Шепот травы до самого горизонта. Ветер мягкий и звонкий, как детский смех. Апельсин солнца заливает такой огромный и необузданный мир цветами и запахами. Перламутровые спины кузнечиков прозрачными стрелами вылетают из под моих ног. Это время бежать по бескрайнему полю над ароматами трав и цветов. Это время развязанных шнурков на ботинках и время никогда и не за что не смотреть под ноги . Молоко, что еще и не думало обсыхать на губах, особенно вкусное в это время. “Честные-честные” обещания, таинственные “никому-никому”, “ну просто жуть” открытия и “все равно не поверишь” фантазии, помещаются в эту вечность. Детство, оно по-прежнему во мне, если зимними вечерами, я ощущаю тот далекий восторженный ритм сердца : " раз, два, три… раз, два, три " и взмах чего-то легкого за спиной.

Шелестящие обложки желтых газет. Измазанные сажей позавчерашние сплетни. Харкающие грубыми словами пародийные дубли создателя. Каждая новая копия все нескладней и примитивнее. В ленивых взмахах их крыльев – угловатые, неуклюжие факты. Им скучно сидеть строем на проводах, но летать друг за другом в попытках урвать лучший кусок они тоже устали. И теперь они только ждут: то ли лучшей жизни, то ли судного дня. Да, ветер надежды трудно поднять шелестом газетных страниц. Но зато их много. Стая давит массой. Стая лепит норму и определяет уровень нормальности строками бульварной прессы – а тех, кто осмелился отличаться от всех, гневно клеймит презрительным ярлыком «белая ворона». Но ведь именно «белые вороны», вырвавшиеся из конвейерной череды образов и подобий, больше всего похожи на живых. Ведь истинная «белая ворона» лишь та, которая не старается быть такой. Можно систематически красить свои перья нестандартными цветами, но это не заставит их блестеть атласом вороньего крыла.

Я Вера. Я не нуждаюсь в доказательствах, меня не сломит логическая проверка, во мне не гнездятся химеры противоречий. Я просто есть. Ты можешь забыть, что я добродетель в религии, можешь называть моим именем женщин – но все же я самое важное в твоей жизни.

Я Надежда. Я – перезвон капели в синеве весенних лужиц под ногами прохожих. Я – ветер перемен, я тот блеск, которого ты ждешь, пытливо заглядывая в чужие глаза. Даже падая лицом в грязь, исхудавший отщепенец будет шептать мое имя и просить: «Не оставляй меня». И моя прозрачная фигурка будет рядом с тобой сквозь все сомнения, сквозь отчаяния, сквозь все ошибки и непонимание.

Я Любовь, черт подери. Я проникаю в каждую клеточку твоего организма – всегда невовремя, всегда неотвратимо. И ты уже не можешь нормально дышать, мыслить, говорить. Твой мозг резко уменьшается в размере, его извилины распрямляются, и я ем его серебряной ложечкой из твоей головы. Но я не убиваю тебя. Все смерти «из-за любви», «во имя любви» и «ради любви» - ваша собственная слабость и глупость. Я болезнь, но я не смертельна. И это прекрасно! Любовь вообще прекрасна.

В тебе зеркал незыблемая тишь
И чуткий сон искателей удачи.
Ты, под луной пантерою маяча,
Вовек недосягаемость хранишь.
Как будто отделило божество
Тебя чертою, накрепко заклятой,
И недоступней Ганга и заката
Загадка отчужденья твоего.
С каким бесстрастьем сносишь ты мгновения
Моих пугливых ласк, издалека,
Из вечности, похожей на забвенье,
Следя, как погружается рука
В сухую шерсть. Ты из других времен,
Властитель сферы, замкнутой, как сон

(Хорхе Луис Борхес. Кот)

Она много раз слышала от людей: «моя жизнь в черно-белую полоску, сегодня хорошо, завтра может быть плохо; белое хорошо смотрится на черном; быть стильными – не значит быть счастливым». Но зебра хотела перемен. В ее расширенных зрачках гудели изумрудные кроны тополей, и искрились яркие ягоды малины. Она стремилась к новым эмоциям, которые нельзя определить одним значением. И ненавидела свое тело – четкое, контрастное олицетворение эпохи фаталистов и праведников. Снаружи это тело было соединением двух противоположностей – без компромиссов, без соединения одного с другим. А внутри кипела цветная жизнь, сложная, игривая, неуловимая и прекрасная. Поэтому когда художник по имени Куец стал рисовать на ее спине ромашковые поля, зебра была неподдельно счастлива. Именно тогда она поняла, что неважно, какой ты снаружи, важно, что ты чувствуешь и сколько оттенков способен вместить в свой внутренний мир. «Куй свое счастье, пока горячо», - поговаривал заяц, смывая с кисточки краску. Его длинные серые уши безвольно болтались и были никакими, но ему было все равно, ведь он каждый день красил в разные цвета то пингвина, то самку кита, то длинноногую зебру, которая, застенчиво улыбаясь, приходила к нему из зоопарка.
- Опять помыли? – спрашивал заяц. Она кивала черно-белой головой, а сама была хитрая, как лиса.
- Ну вставай, полосатый, скоро все будет…
- …хорошо? – спрашивала зебра.
- Да как захочешь.

Всегда есть те, кто ест, и те, кого едят. Искушенные Хищники и невинные Жертвы. Наивные белые перья и острые коготки, скрытые под мягкими подушечками лап. Даже в мире теплых красок, где загорается оранжевый рассвет, существуют ловкие обманщицы. Эти гибкие хищные создания будут ловить неосторожных поклонниц неба, так как у кошек это получается лучше, чем у некоторых птичек летать. Их огромные чистые глаза способны рассказать детскую сказку на ночь и тут же налиться кровью в предвкушении. Они любовно прижмут к груди еще теплую добычу и с грустью посмотрят вдаль. Потому что дело уже сделано. Потому что уже ничего не вернешь.
И все-таки… Лучше быть хищной и живой, чем доброй и мертвой.

"Все псы попадают в рай", - эти слова, оброненные когда-то соседским старым псом, немного значили для Дика. Для него было важно лишь то, что они с хозяином всегда были вместе. Много лет назад было интересно ходить с ним на охоту, красться по болоту за подстреленными утками и состязаться в сноровке с барсуками. А сейчас достаточно было просто любоваться лучистыми морщинками вокруг уже бесцветных глаз хозяина, слышать шелест газеты, неторопливо раскрываемой за завтраком, трепещущими ноздрями смаковать запах душистого, крепко заваренного чая. Но особенно бережно поседевший пес хранил в памяти моменты, когда человек с теплотой в голосе говорил "Дик, подойди ко мне, мой мальчик", - тогда жизнь становилась осмысленной.
Даже когда выход на улицу для обоих стал событием, Дик беззаботно отмахивался от воспоминаний лохматым хвостом.
В этот день, поглаживая лапами аккуратно постеленную на скамейке газету, он просто терпеливо ждал, когда ветер донесет до него запах хозяина, и сердце вновь забьется ровно и уверенно. Тихий ветер кружил над городом хлопья тополиного пуха, и ожидание не было тягостным, вовсе нет. Он мог ждать сколько угодно - только те, кто уходит в никуда, обязательно что-то там ищут, а пес уже все нашел. Он знал, что смерть не способна разрушить их связь с хозяином. Тополиный пух, мягко оседая на его спину, напоминал теплые, широкие руки хозяина, когда тот одобрительно трепал его по холке. Если хозяин не придет, Дик будет ждать его под этими легкими крыльями до тех пор, пока их не сменит белый снег. Ведь все псы попадают в рай.

Светлая мечта о чуде, что парит в облаках, словно мыльный пузырь, неуловимо прозрачный, но ощутимо радужный. Таинственный город в горах, поросший лианами нерасказанных снов.
Здесь можно найти все, что хочешь, а потерять – только голову: от пронзительно чистого воздуха, врывающегося в сознание с очередным вздохом.
Сотни лучей человеческих судеб переплетаются здесь, как узоры на ажурных перилах, и оттенкам их нет числа.
В этом месте нельзя оставаться надолго, иначе это окажется навсегда, но это нестрашное, желанное навсегда. Этот город нельзя найти на карте, наверное, потому, что он, как и любое другое чудо, находится вне времени и пространства. Бесконечные километры скептических мыслей всегда отделяют реальность от чуда, но он есть - город, в который достаточно немного верить, чтобы стать частью его истории. Поверь в тепло тихих улиц и в уютном ресторанчике рядом с рынком, где любая торговка величава, как английская королева, тебе обязательно принесут солнце на блюде. Поверь, и терпкий запах кофе покажется запахом любимой женщины. Поверь, и ты увидишь, что кактусы - это самые прекрасные цветы, сочетающие в себе скромность девственницы и распутность куртизанки.
А когда вода в городском пруду станет гладкой как отполированная грань алмаза, это вовсе не будет означать, что наступила холодная зима. Просто город уснул… Просто он ждет твоего возвращенья.

Ты захвачен игрой интеллекта, что по сути борьба за него.
Твои душа и тело - полигон для этой игры или войны.
Горек груз познания, его шипы ранят. Неутолимая его жажда требует безостановочно продолжать развитие.
"Горе от ума!"- шепчутся за глаза, не познавшие этого груза. Шепчут громко, что бы ты слышал. а сыграв свою роль, убежденно, жадно ждут, когда ты, заигравшийся, снова впишешься в систему, тупо и сонно производя-потребляя. Как они все. Но ты не сдавайся. Играй в собственные игры, придумывая правила и нарушая их. Играй, все больше отдаляясь от потребительского строя с каждым новым признаком интеллекта на лице, даже если это шрамы.

Уезжающие, улетающие, разрывающие связь. Оставляющие в душе крылья светлой печали. Две половинки, раскрашенные черно-белой краской. В наших руках кисти превращались в быстрокрылых птиц и улетали на волю, крича от полноты чувств. Наши обнаженные бесполые тела лизали язычки переменчивого ветра, вздрагивая от прикосновений с тряпичной кожей. Что являлось настоящим, что воображением ненасытных странников? Хотелось смеяться и плакать одновременно, но пуговки глаз не роняли влагу на потрескавшийся асфальт.
Мы хотели летать.
А поезда отвозили пассажиров из пункта А в пункт Б, и только мы мечтали уехать в неизвестном направлении. Пусть в разные стороны, пусть право и лево перемешаются в хаотичном чередовании дней. Наши поезда самые красивые и самые поездатые. Они могут всё.